Журналист-рутинер

Созрела мысль, проект составлен,
И вот он вышел, — я погиб!
Я разорен, я обесславлен!
Дух века и меня подшиб!

Условья прессы подцензурной
Поняв практическим умом,
Плохой товар литературный
Умел я продавать лицом;

Провидя смелые затеи,
Читатель упивался всласть,
И дерзновенные идеи
Во мне подозревала власть.

Как я умел казаться новым,
Являясь тот же каждый день,
Твердя с унынием суровым
Одну и ту же дребедень!

Как я почтенных либералов,
Моих подписчиков пленял,
Каких высоких идеалов
Я перспективы им казал!

Я, впрочем, говорил не много,
Я только говорил: «Друзья!
Всегда останусь верен строго...»
Чему? Тут точки ставил я...

О точки! тонкие намеки!
О недомолвки и тире!
Умней казались с вами строки!
Как не жалеть о той поре?..

Прилично сдержан, строго важен,
Как бы невольно молчалив,
Я был бездействуя отважен,
Безмолвствуя — красноречив!

Являлся я живой картиной —
Гляди, любуйся, изучай!
Реке, запруженной плотиной,
Готовой хлынуть через край,

Готовой бешеным потоком
Сорвать мосты, разбить суда,
В моем бездействии жестоком
Я был подобен, господа!

Теперь — как быть?.. «Толковой строчки
В твоем изданьи, — скажут, — нет!»
В ответ бы им поставить точки,
Но точки — будут ли ответ?

Заговорят: «Давай идею!»
Но что ж могу ответить им?
Одну идею я имею,
Что все идеи эти — дым!

Что в свете деньги только важны,
Что надо их копить, копить...
Что те лишь люди не продажны,
Которых некому купить!

Созрела мысль, проект составлен,
И вот он вышел, — я погиб!
Я разорен, я обесславлен...
Дух века и меня подшиб!

Еще не может быть исчислен
Убыток, но грозит беда,
Я больше не глубокомыслен,
Не радикал я, господа!

Не корифей литературы,
Теперь я жалкий паразит,
С уничтожением цензуры
Мгновенно рухнет мой кредит.